Неточные совпадения
Он взглянул на нее. Она закинула голову на спинку кресел и скрестила на груди руки, обнаженные до локтей. Она казалась бледней при
свете одинокой лампы, завешенной вырезною бумажною сеткой. Широкое белое платье покрывало ее всю своими
мягкими складками; едва виднелись кончики ее ног, тоже скрещенных.
Напевая, Алина ушла, а Клим встал и открыл дверь на террасу, волна свежести и солнечного
света хлынула в комнату.
Мягкий, но иронический тон Туробоева воскресил в нем не однажды испытанное чувство острой неприязни к этому человеку с эспаньолкой, каких никто не носит. Самгин понимал, что не в силах спорить с ним, но хотел оставить последнее слово за собою. Глядя в окно, он сказал...
Вечером следующего дня одно окно второго этажа мрачного дома № 52 по Ривер-стрит сияло
мягким зеленым
светом. Лампа была придвинута к самой раме.
Ветра нет, и нет ни солнца, ни
света, ни тени, ни движенья, ни шума; в
мягком воздухе разлит осенний запах, подобный запаху вина; тонкий туман стоит вдали над желтыми полями.
Взошла луна и своим
мягким фосфорическим
светом озарила лес.
На другой день было еще темно, когда я вместе с казаком Белоножкиным вышел с бивака. Скоро начало светать; лунный
свет поблек; ночные тени исчезли; появились более
мягкие тона. По вершинам деревьев пробежал утренний ветерок и разбудил пернатых обитателей леса. Солнышко медленно взбиралось по небу все выше и выше, и вдруг живительные лучи его брызнули из-за гор и разом осветили весь лес, кусты и траву, обильно смоченные росой.
Как ярко освещен зал, чем же? — нигде не видно ни канделябров, ни люстр; ах, вот что! — в куполе зала большая площадка из матового стекла, через нее льется
свет, — конечно, такой он и должен быть: совершенно, как солнечный, белый, яркий и
мягкий, — ну, да, это электрическое освещение.
Абрамовна вышла из его комнаты с белым салатником, в котором растаял весь лед, приготовленный для компрессов. Возвращаясь с новым льдом через гостиную, она подошла к столу и задула догоравшую свечу.
Свет был здесь не нужен. Он только мог мешать крепкому сну Ольги Сергеевны и Софи, приютившихся в теплых уголках
мягкого плюшевого дивана.
Она повела его в кабинет и, открыв внутренний болт ставни, распахнула ее. Дневной
свет мягко и скучно расплескался по красным с золотом стенам, по канделябрам, по
мягкой красной вельветиновой мебели.
Там все уютно, все тепло; там и
свет не режет глаз, и тени ложатся
мягче, ровнее.
В глубине корпуса около низких печей, испускавших сквозь маленькие окошечки ослепительный
свет, каким светит только добела накаленное железо, быстро двигались и мелькали фигуры рабочих; на всех были надеты кожаные передники — «защитки», на головах войлочные шляпы, а на ногах
мягкие пеньковые пряденики.
Усталость кружила ей голову, а на душе было странно спокойно и все в глазах освещалось
мягким и ласковым
светом, тихо и ровно наполнявшим грудь. Она уже знала это спокойствие, оно являлось к ней всегда после больших волнений и — раньше — немного тревожило ее, но теперь только расширяло душу, укрепляя ее большим и сильным чувством. Она погасила лампу, легла в холодную постель, съежилась под одеялом и быстро уснула крепким сном…
Я слышал свое пунктирное, трясущееся дыхание (мне стыдно сознаться в этом — так все было неожиданно и непонятно). Минута, две, три — все вниз. Наконец
мягкий толчок: то, что падало у меня под ногами, — теперь неподвижно. В темноте я нашарил какую-то ручку, толкнул — открылась дверь — тусклый
свет. Увидел: сзади меня быстро уносилась вверх небольшая квадратная платформа. Кинулся — но уже было поздно: я был отрезан здесь… где это «здесь» — не знаю.
Они замолчали. На небе дрожащими зелеными точечками загорались первые звезды. Справа едва-едва доносились голоса, смех и чье-то пение. Остальная часть рощи, погруженная в
мягкий мрак, была полна священной, задумчивой тишиной. Костра отсюда не было видно, но изредка по вершинам ближайших дубов, точно отблеск дальней зарницы, мгновенно пробегал красный трепещущий
свет. Шурочка тихо гладила голову и лицо Ромашова; когда же он находил губами ее руку, она сама прижимала ладонь к его рту.
Когда все расселись по
мягким низеньким креслам, князь опять навел разговор на литературу, в котором, между прочим, высказал свое удивление, что, бывая в последние годы в Петербурге, он никого не встречал из нынешних лучших литераторов в порядочном обществе; где они живут? С кем знакомы? — бог знает, тогда как это сближение писателей с большим
светом, по его мнению, было бы необходимо.
Лица хозяина сначала не было видно: он стоял спиною к
свету и в замешательстве потирал руки. Он был высок ростом, худощав, с длинными пушистыми,
мягкими волосами.
Повсюду живой,
мягкий, успокаивающий мат; из-под пестрой, трафаретной листвы папоротников глядит ярко-красная волчья ягода; выше, вся озолоченная
светом, блещет сухая орешина, а вдали, на темно-коричневой торфянистой почве, раскинуты целые семьи грибов, и меж них коралл костяники.
Тонкий, как тростинка, он в своём сером подряснике был похож на женщину, и странно было видеть на узких плечах и гибкой шее большую широколобую голову, скуластое лицо, покрытое неровными кустиками жёстких волос. Под левым глазом у него сидела бородавка, из неё тоже кустились волосы, он постоянно крутил их пальцами левой руки, оттягивая веко книзу, это делало один глаз больше другого. Глаза его запали глубоко под лоб и светились из тёмных ям
светом мягким, безмолвно говоря о чём-то сердечном и печальном.
Мы долго шли, местами погружаясь в глубокую тину или невылазную, зловонную, жидкую грязь, местами наклоняясь, так как заносы грязи были настолько высоки, что невозможно было идти прямо. В одном из таких заносов я наткнулся на что-то
мягкое. При
свете лампочки мне удалось рассмотреть до половины занесенный илом труп громадного дога. Он лежал сверх стока.
Солнце, склоняясь к крышам соседних флигелей за садом, освещало группу играющих детей, освещало их радостные, веселые, раскрасневшиеся лица, играло на разбросанных повсюду пестрых игрушках, скользило по
мягкому ковру, наполняло всю комнату
мягким, теплым
светом. Все, казалось, здесь радовалось и ликовало.
Все это, плескаясь в лунном
свете да покатываясь по
мягкому ковру, резвилась и играла Катерина Львовна с молодым мужниным приказчиком.
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был помещик, жил и на
свет глядючи радовался. Всего у него было довольно: и крестьян, и хлеба, и скота, и земли, и садов. И был тот помещик глупый, читал газету «Весть» и тело имел
мягкое, белое и рассыпчатое.
Но все эти люди, носившие
мягкие без каблуков сапоги (Татьяна Семеновна считала скрип подошв и топот каблуков самою неприятною вещью на
свете), все эти люди казались горды своим званием, трепетали перед старою барыней, на нас с мужем смотрели с покровительственною лаской и, казалось, с особенным удовольствием делали свое дело.
Все это приходило на память при взгляде на знакомый почерк. Коврин вышел на балкон; была тихая теплая погода, и пахло морем. Чудесная бухта отражала в себе луну и огни и имела цвет, которому трудно подобрать название. Это было нежное и
мягкое сочетание синего с зеленым; местами вода походила цветом на синий купорос, а местами, казалось, лунный
свет сгустился и вместо воды наполнял бухту, а в общем какое согласие цветов, какое мирное, покойное и высокое настроение!
Ераст. Зачем же я буду лгать. Я лгать пробовал, да ничего хорошего не вышло, так уж я зарок дал. А если бы вы сами настоящую любовь и ласку от мужчины видели, совсем дело другое-с; душевность ваша не иссякнет, к людям вы не в пример
мягче и добрей будете, всё вам на
свете будет понятней и доступней, и все ваши благодеяния будут для всякого в десять раз дороже.
Дунул северный ветер на нежную грудь нежной родительницы, и гений жизни ее погасил свой факел!.. Да, любезный читатель, она простудилась, и в девятый день с
мягкой постели переложили ее на жесткую: в гроб — а там и в землю — и засыпали, как водится, — и забыли в
свете, как водится… Нет, поговорим еще о последних ее минутах.
Кругом трава так весело цвела; на всем лежал золотой
свет, сильный и
мягкий; даже в тень проникал он…
Позвольте, позвольте! Что-то
мягкое ударило меня в голову. Позвольте
свет, — тут что-нибудь…
Он думал о том, что, кроме
мягкого лампадного
света, улыбающегося тихому семейному счастью, кроме этого мирка, в котором так спокойно и сладко живется ему и вот этому коту, есть ведь еще другой мир…
Все добро, сияющее над миром, все глубокое горе и надежду тоскующей о Боге души впитал в себя ангелочек, и оттого он горел таким
мягким божественным
светом, оттого трепетали бесшумным трепетаньем его прозрачные стрекозиные крылышки.
В желтом
свете фонаря лицо Степана резко и выпукло выделялось из мрака. Все оно сплошь заросло русыми, курчавыми,
мягкими волосами бороды, усов и бровей. Из этого леса выглядывали только маленькие голубые глаза, вокруг которых лучами расходились тонкие морщинки, придававшие им всегдашнее выражение ласковой, усталой и в то же время детской улыбки.
В 1800-х годах, в те времена, когда не было еще ни железных, ни шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового
света, ни пружинных низких диванов, ни мебели без лаку, ни разочарованных юношей со стеклышками, ни либеральных философов-женщин, ни милых дам-камелий, которых так много развелось в наше время, — в те наивные времена, когда из Москвы, выезжая в Петербург в повозке или карете, брали с собой целую кухню домашнего приготовления, ехали восемь суток по
мягкой, пыльной или грязной дороге и верили в пожарские котлеты, в валдайские колокольчики и бублики, — когда в длинные осенние вечера нагорали сальные свечи, освещая семейные кружки из двадцати и тридцати человек, на балах в канделябры вставлялись восковые и спермацетовые свечи, когда мебель ставили симметрично, когда наши отцы были еще молоды не одним отсутствием морщин и седых волос, а стрелялись за женщин и из другого угла комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно уроненные платочки, наши матери носили коротенькие талии и огромные рукава и решали семейные дела выниманием билетиков, когда прелестные дамы-камелии прятались от дневного
света, — в наивные времена масонских лож, мартинистов, тугендбунда, во времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных, — в губернском городе К. был съезд помещиков, и кончались дворянские выборы.
Но вот и он словно поднялся в воздух, словно растаял и сделался такой, как будто весь он состоял из надозерного тумана, пронизанного
светом заходящей луны, и
мягкая речь его звучала где-то далеко-далеко и нежно.
Верхушки тополей побледнели; листья осеребрились и заблестели
мягким отражением лунного
света.
При ней и мрачные старики, угрюмо на постылый
свет глядевшие, юнели и, будто сбросив десяток годов с плеч долой, становились
мягче, добрей и приветливей.
Синий
свет,
свет такой синий!
В эту синь даже умереть не жаль.
Ну так что ж, что кажусь я циником,
Прицепившим к заднице фонарь!
Старый, добрый, заезженный Пегас,
Мне ль нужна твоя
мягкая рысь?
Я пришёл, как суровый мастер,
Воспеть и прославить крыс.
Башка моя, словно август,
Льётся бурливых волос вином.
О, какая это была минута! я уткнулся лицом в спинку
мягкого кресла и плакал впервые слезами неведомого мне до сей поры счастья, и это довело меня до такого возбуждения, что мне казалось, будто комната наполняется удивительным тихим
светом, и
свет этот плывет сюда прямо со звезд, пролетает в окно, у которого поют две пожилые женщины, и затем озаряет внутри меня мое сердце, а в то же время все мы — и голодные мужики и вся земля — несемся куда-то навстречу мирам…
Мягкий таинственный полусвет, лившийся из окон, наполнял комнату. Серебристый узкий снопик лунного
света захватил часть стены и уперся в углу. Кругом царила мертвая тишина. Только маленькие ящерки тихо шуршали, разгуливая по потолку.
Поздним вечером возвращалась шумная компания русских офицеров на корвет. Ночь была восхитительная. На бархатном высоком куполе томно светилась луна, обливая своим
мягким, нежным
светом и белые дома, и виллы маленького Фунчаля, и кудрявые леса гор. Город спал. Изредка встречались прохожие. Волшебная тишина чудной ночи нарушалась по временам звуками фортепиано, доносившимися из-за опущенных жалюзи.
Ровным,
мягким и любовным
светом освещены здесь одинаково все люди; здесь действительно «вмещены в душу с братскою любовью все наши братья».
« — Никто, как вы, не дает мне той
мягкой тишины… того
света. Мне так и хочется плакать от радости… Наташа, я слишком люблю вас.
Светлое, неуловимое и неопределимое «что-то», чем пронизана живая жизнь,
мягким своим
светом озаряет темную смерть, смерть светлеет, и исчезает ее извечная противоположность жизни. «Здоровье, сила, бодрость жизни во всех других людях оскорбляли Ивана Ильича; сила и бодрость жизни Герасима не огорчали, а успокаивали его».
Тело молодых нерп покрыто густой
мягкой шерстью серебристо-белого цвета. Через полгода после появления на
свет детеныша под кожей его появляется жир, предохраняющий тело от холода. Тогда белая шерсть выпадает, и на месте ее вырастают грубые, жесткие редкие волосы.
Она бормотала: „Ах, как это хорошо!“ Детская радость на лице, слезы, кроткая улыбка,
мягкие волосы, выбившиеся из-под платка, и самый платок, небрежно накинутый на голову, при
свете фонаря напомнили мне прежнюю Кисочку, которую хотелось погладить, как кошку…
Здесь было так хорошо, тепло, уютно; темно-пунцовый
свет раскаленных угольев нерешительно и томно сливался на средине комнаты с серым
светом сумерек, и в этом слиянии как бы на самой черте его колебалась тонущая в
мягких подушках дивана Глафира.
Бледненькая, хрупкая, легкая, — кажется, дуньте на нее, и она улетит, как пух, под самые небеса — лицо кроткое, недоумевающее, ручки маленькие, волосы длинные до пояса,
мягкие, талия тонкая, как у осы, — в общем нечто эфирное, прозрачное, похожее на лунный
свет, одним словом, с точки зрения гимназиста, красота неописанная…
Мягкий шелковый пеплум Глафиры издавал тончайший запах свежего сена, — запах, сообщенный ему, в свою очередь, очень причудливыми духами. Все более и более сгущающийся сумрак, наступая сзади ее темною стеной, точно придвигал ее к огню камина,
свет которого ограничивался все более и более тесным кругом. Остальной мир весь был темен, и в маленьком пятне
света были только он и она.
Свет падал на обе эти фигуры неровно: опущенное книзу лицо матушки было в
мягком спокойном полутоне, меж тем как голова и вся фигура Альтанской точно горели в огне.
Мне показалось, что мы с отцом «терпим одинакую участь» от тяжести живо нами сознаваемого высокого, но уж слишком авторитетного превосходства матери, между тем как есть же на
свете кто-нибудь, к кому она
мягче и снисходительнее.
Катя встала, на голое тело надела легкое платье из чадры и босиком вышла в сад. Тихо было и сухо,
мягкий воздух ласково приникал к голым рукам и плечам. Как тихо! Как тихо!.. Месяц закрылся небольшим облачком, долина оделась сумраком, а горы кругом светились голубовато-серебристым
светом. Вдали ярко забелела стена дачи, — одной, потом другой. Опять осветилась долина и засияла тем же сухим, серебристым
светом, а тень уходила через горы вдаль. В черных кустах сирени трещали сверчки.